Самая маленькая – я сижу выше всех!
Ложечка за ложечкой ко мне подплывают: и за маму, и за папу, и за бабушку, и за дедушку... Всех их я люблю и ем за их здоровье. Так естественно, что они рядом, любящие; я под их защитой. И все они хотят, чтобы я выросла большая. Я и расту. Быстро.
Но вот интересно – чем больше вырастаю, тем ниже сижу за столом. А скоро я уже такая большая, что сижу на маленьком стульчике за низеньким столиком, где-то в коленях у воспитателей. И в компании себе подобных. Зато проясняются порядки и ясные правила: у каждого своя ложка и вилка, тарелка глубокая и мелкая, кружка – и ты предоставлена самой себе : никто не интересуется, ешь ты или нет, а может, меняешься с кем, например, котлету на компот. Всем одинаково разливают, раскладывают и раздают одно и то же, в равных количествах, - и надо есть. Надо быть, как все. Живешь в режиме. Сотрапезники иногда незначительно меняются, но в целом, этого не осознаешь; трапеза повторяется четыре раза в день, так что, как бы длится постоянно.
Взрослые где-то сбоку, хотя иногда умеют отравить радость существования. Радости небольшие, но приятно: цветы на клумбе, красивые узоры на черенках вилки, и рисунки в глубине тарелки и на фартучке; в окнах крупные снежинки из бумаги, затейливо вырезанные, между оконных рам, в вате, покоятся и сверкают обещанием чуда елочные шары. На стенах картины заснеженной русской зимы. Снаружи большие сосны и такие же заснеженные просторы, и мужичок на дровенках может прокатить – вон его санный след, присыпанный кое-где прелой соломой. Диафильмы показывают, порисовать дают красками.
Взрослые на обочине конкретизируются – различаешь их по толщине в некоторых местах. Все же, они, думается, другой породы, не как мы. Уж и чувствуешь, чего от них ждать; вообще, нечего ждать и ни от кого. Каждый сам по себе, никому нет до тебя дела, да и тебе нет ни до кого; думай о себе.
Главное, где-то, хоть и далеко, есть мама. Самое страшное – ее потерять! Но, по счастью, все чаще мы сидим с ней за столом одни, вдвоем. Стол нас только и разделяет – не то прильнула бы я к ней навсегда!
А вот сервировочка изменилась: стол покрыт камчатой скатертью, серебрятся стопочки под вареные яйца, тройнички для приправ, горчицы, перца и соли, кольца белоснежных салфеток, сверкают стаканчики и бокальчики, тарелка торжественно возлежит на тарелке побольше. Но это все казенный дом – Дом Творчества – и обстановка там тоже должна быть на высоте; меню, блюда на выбор, на заказ на два дня вперед, и кушанья называются иностранными словами, боишься ошибиться и с красивым названием получить нечто непривычное и потому неудобоваримое. Сотрапезники случайны. Только и пользы, что приучаешься вести себя за столом, как взрослые, культурные люди, например, не звенеть чайной ложечкой и не лазить в солонку пальцами, с ножами разными управляться.
Папу, бабушку и дедушку я потеряла. Хоть они и не умерли, но за нашим столом я их больше не увижу.
Вдруг появились новые бабушка и дедушка, целый новый мир. Но как все быстротечно! Бабушка умерла. Дедушка зато рядом. Очень впечатляющий, как солдат из русской сказки. Он хороший; но и желчный старик, с характером. И за столом он хозяйствует по-своему: отрезает на весу толстый ломоть хлеба и протягивает головку лука с зелеными стрелками. И уж тут мне надо потрудиться самой, чтоб было что поставить на стол. И вот уже я готовлю еду на печке – пеку блины, жарю грибы, покупаю продукты, хоть выбор не велик, но еда простая, грубая и вкусная, и есть ее приятно по-крестьянски, из глиняных мисок.
Вдали все ж папа замелькал. Иногда подсядет, покурит, побалакает с мамой на понятном лишь им языке, чашечку кофе выпьет, разве что ореховым ромбиком закусит (но это только на праздник, на мой день рождения), и опять долго не появляется.
Но интереснее с подружками. Мы с ними впятером лакомимся пирогами, бутербродами, арбузом, запиваем лимонадом. Мама от этих сборищ сторонится. Они и шушукаются и интригуют, и кто-то « против кого-то дружит».
И каждая свою «самость» утверждает и отстаивает: так как я хочу! Замелькали случайные люди. Только разглядишь, познакомишься, - а их уж и нет рядом. Ну и забудешь. У каждого своя жизнь. Свобода – это самое ценное; этому мама научила. Вон она какая независимая – и люди к ней тянутся, хотят дружить. Важно быть личностью. Папа тоже личность, но дружить с ним невозможно – эгоистичен.
Постепенно мои приятели вытесняют маминых, чуждую возрастную группу. И уж этих выбираю я сама. И угощаю тоже по своему усмотрению, по-студенчески. Много юного легкомыслия, смеха, философских вопросов, которых решаешь с легкостью, так или иначе. Мальчики тоже появляются, придавая застолью остроты, способствуя красноречию собеседников-сотрапезников. Мама хоть и оставляет за мной относительную свободу, но начеку держится, борясь с опасностями, угрожающими нашему с ней единству. Я уступаю.
А вот вдруг и не уступаю. И за столом воцаряется мой избранник. Мама демонстративно уходит из-за стола, хлопая дверью. Испытывает на прочность наши отношения. Я вынуждена, поев за моим столом, пойти и поесть еще и за маминым, чтоб не порвать связующую нить. Сижу и глотаю слезы, приправляя свое слишком сладкое счастье.
Потом, очень не скоро, но она возвращается к нам: ведь за столом семья; и внучка на высоком стульчике ест кашу за бабушкино здоровье – так мило! Чтобы быть вместе, в кругу семьи, приходится смирять гордость. А и мудрость приходит с годами: лучше быть нужным, чем свободным. Любовь побеждает на всех фронтах. Солнце в зените. Еще одна, новая внучка взгромождается на высокий стульчик, все перемещаются, как на чаепитии у безумного шляпника. Некоторые друзья убыли в чужие страны. Но пустых мест нет: друзья детей появляются, я двигаюсь, даю место. Мама уже на краешке. Муж, однако, хоть и сидит с нами, но питается по-своему, а не то и втихомолку, из кастрюли хлебает, чтоб не видели, как он умаляется. Хлебушка покрошит себе, как мышонку. Ну, бзик такой. Что ты с ним поделаешь! Но напрасно он это. Еда, как раз, вкусная стала и доставать ее легче, нет уж тех проблем, как когда наши дети маленькие были: часто не знали, чем кормить, где взять продукты, да и денег было в обрез. Все-таки, Господь давал, никогда голодными не оставались. Но трудиться приходилось. С той поры пошло: «все лучшее – детям».
Вот и избранник моей дочери занял свое место; места ему нужно много – он большой.
Опять на высоком стульчике новый человечек, это мой внук, милый такой, ест за бабушку и прабабушку. Как второй раз в одну воду входишь с внуками, как с детьми. Ведь и этот крошка растет, уступая место следующему, а сам, «большой», сидит уже рядом.
Теперь есть, что есть. За столом шумит пир. Теперь многие чьи-то родственники, чужие почти. И до меня им дела нет. Думают, наверное: кто это такая? Зачем здесь? И как не стыдно занимать место. Все равно ни с кем не общается. Не с кем! Моих друзей мало осталось. Есть еще мой папа, но он так болен, что уж и изредка не приходит. И о пропитании уже другие заботятся. Хорошо, что хлопот меньше.
Кого-то жизнь похищает из-за стола, а кто и остается одиноким среди чужых и чуждых сотрапезников – ведь все новые гости прибывают на этот пир, со своим окружением, со своим временем, где мало что нам понятно – от языка до внешнего вида. И нам уже нет места, когда наше время прошло.
Время вышло.
май 2008 года, Нерета.
Мара Даугавиете.