Человек всегда индивидуален, когда говорит своими словами из глубины своего сердца, даже если говорит о том, о чём до него многократно высказывались другие. То же можно отнести и к художнику, который высказывается в своих картинах. Поэтому разговор о работах Мары Даугавиете надо начать с неё самой, ведь характер художника, круг общения, отношение к жизни естественным образом отражаются в его творчестве.
Первая особенность Мары – чрезвычайная работоспособность. Творческий путь исчисляется сотнями полотен. Уже в ранних юношеских работах обнаруживаются узнаваемые индивидуальные черты. Работоспособность Мары – не принудительное служение выбранному делу, а счастливая увлечённость, жажда поймать и перенести на холст подсказку, приносимую летучим вдохновением. Стоит помедлить и ускользающие тающие намёки исчезнут, замысел помутнеет и угаснет. Занавеска окна вздувается, клубится, заполняет пространство мастерской мощными складками. Художница вскочила ранним утром, как была, в ночной рубашке, и пишет, торопливо перенося на холст внезапно открывшееся решение. «Вдохновение» имеет несколько вариантов: «Белое вдохновение» (1980), «Красное вдохновение»… Мара Даугавиете хорошо с ним знакома.
Вторая особенность – свободное владение всем многообразием жанров (портрет, пейзаж, натюрморт, жанровые сцены, тематические многофигурные композиции). Мара свободно переходит от одного жанра к другому, синтезируя их в своих работах, и в итоге все жанры сводятся к одному – портрету, но в самом широком понимании. Создаваемый портрет всеобъемлющ, это не портрет человека или группы людей, а портрет события, привлекшего внимание художника. Каждое событие, перенесённое Марой Даугавиете на холст, имеет своё лицо. Художник извлекает характерные черты события и внутреннюю логику их соединения, добиваясь предельной выразительности.
Третья особенность – богатство тематики, что говорит о неослабевающем интересе художника к жизни, людям, их отношениям, их занятиям. Мара живёт в пространстве своего искусства, свободно чувствует себя в созданном ею мире. Её интересует абсолютно всё. Под её рукой простые и бесхитростные сюжеты обычной человеческой жизни, будучи перенесёнными на холст, обретают значимость всеобщего.
Четвёртая особенность – при великом разнообразии жанров и сюжетов, абсолютная узнаваемость работ, вышедших из-под руки Мары Даугавиете. Очевидна устойчивость манеры письма, композиции, темы, цветовых приоритетов, переходящих из одной работы в другую.
Пятая особенность – при абсолютной узнаваемости работ, называемой авторским почерком, обнаруживается одна яркая синтезирующая черта — сходство с работами других авторов, зачастую несхожих между собой. Эта черта – то самое исключение, которое подтверждает правило, то доказательство от противного, которое утверждает истину. Рука Мары Даугавиете угадывается на выполненном Пикассо занавесе к «Голубому экспрессу» для Дягилевских сезонов в Париже, колорит и зыбкость рисунка во фресках Геркуланума, хранящихся в Археологическом музее Неаполя. Глядя на работы Мары Даугавиете, мы убеждаемся, что рукописи не горят, искусство нетленно, а служители его связаны неразрывными духовными узами. И в то же время становится ясно, что сходство поверхностно, случайно, отражает не сущность, а частное, определяется не всей гаммой черт, а одной из них – то линией рисунка, то выбранным колоритом, то сюжетом, а в остальном же каждый художник по-прежнему идёт своим путём.
Человек всегда индивидуален. Это аксиома. Она же ключ к пониманию характера, к восприятию творчества, когда речь идёт о работах художника.
Казалось бы, что проще, вглядись, чем художник отличается от всех других, что в его картинах есть такого, что не встречалось ни у кого – какой-то особый принцип освещения, приём в композиции или пристрастие к определённому колориту, сочетаниям цветов, и отчётливо увидишь самобытность мастера. Или наоборот, вглядись, в чём заключается сходство художника с другими авторами, и тогда отчётливее проступят черты, определяющие его исключительность, индивидуальность. Анализ творчества художника непременно должен содержать обе составляющие – сходство и различие. Но на деле не так-то всё просто.
Традиционное искусствоведение со своей привычкой к обобщениям призывает не к отысканию индивидуальности, а к отысканию сходства, чем и ограничивается. Сходства с кем-то или с чем-то уже известным – великим, не великим, древним ли, современником ли. А вслед за искусствоведом и зритель невольно перенимает такую манеру оценки мастерства. Придя на выставку, мы невольно ищем это фундаментальное исчерпывающее сходство, находим и утешаемся. Ага! В духе Сезанна, Сурбарана, передвижников… в стиле Матисса, наподобие Дали, в манере «Бубнового валета», по мотивам 18 века... Судим самодовольно, свысока, с вершин своей образованности. Будто хватаем за руку воришку, посягнувшего на чужое.
Насколько же ограниченна наша широкая образованность. Нам ничего не стоит повесить таланту ярлык, уличить мастера в плагиате, в несамостоятельности. Для нас стало привычным делом принудительно уравнять, подогнать индивидуальность под стандарт. В искусствоведах, зрителях, посетителях выставок, читателях подспудно живёт эта гордыня — желание показать свою осведомлённость. Ярлыки наготове: «сын своего времени», «яркий представитель стиля». Торжественные эпитеты указывают на сходство, как на достоинство, но в их неисследимой глубине таится негативная оценка. Достоинство, да, но в качестве «одного из», а не «одного единственного», спорное достоинство.
Указывая на сходство художника с представителями определённого стиля, слоя, следовало бы помнить, что дальше необходимо указать и на отличия от стиля и слоя. Но об этом никто не помнит. Нет у нас доверия к мастеру. Нет уважения к личности. Не привыкли мы всматриваться в личность. Нет у нас культуры созерцания произведений, предложенных к осмотру, которая как раз и заключается в том, чтобы не сходство найти и тем продемонстрировать свою образованность, а увидеть в работах то уникальное индивидуальное, что отличает данного художника и от тех, на кого он похож, и от всех вообще. Если же художник ни на кого не похож, его упрекнут в намеренной амбициозности, в претенциозном желании быть ни на кого не похожим, что сразу рассматривается, как вызов и поза.
Открывая искусствоведческую книгу, посвящённую какому-либо художнику, находим обширный материл об историческом времени и господствовавшем тогда стиле, находим биографию, детальное описание наиболее известных работ. Но редко, когда в книге отыщется сообщение, что нового внёс данный мастер в искусство, какой приём применил первым, какие ввёл новые элементы, — короче, в чём он был единственным. Отыскание исключительности — такой подход к исследованию творчества даёт неожиданный ракурс. Меняется весь процесс восприятия. Внезапное приближение к истине ошеломляет. Даже известный автор предстаёт новым, непривычным, не говоря уже об авторе, с которым знакомишься впервые. Зритель растерян и удивлён. Он вдруг оказался лицом к лицу с художником.
Именно так и следует подойти к творчеству Мары Даугавиете, выявляя то существенное, что является исключительной принадлежностью данного мастера и определяет узнаваемость его работ. Узнаваемость основывается на ряде очевидных черт, свойственных полотнам Мары, каждая из этих черт может стать темой отдельного разговора.
Автобиографичность. Персонажам приданы черты художницы и её близких, поэтому во всех работах отчётливо звучит лейтмотив причастности автора к происходящему, личной ответственности, что обеспечивает достоверность, подтверждение художником истинности изображаемого.
Высокая степень обобщённости. Простота и лаконизм, исчерпывающие суть образа, будь то лицо, фигура, пейзаж, жанровая сцена. Мара не упрощает, а очищает образ, который пишет. Она выявляет структуру, определяет наиболее существенные качества и занимается только ими, отбросив всё то, что делает объект сходным с другими. Образ колеблется на грани между реальностью и превращением в символ, но в том-то и мастерство, что это символ конкретного человека, а не просто человека, конкретного пейзажа, а не просто пейзажа, конкретного события, а не просто события. Единство обобщённости и конкретности тонко сбалансировано. Художник стремится к максимальной ясности. Придя на выставку Мары, вижу «Рождество» и вдруг не узнаю эту хорошо мне известную работу. «Это другой вариант, – объясняет Мара. В первой картине слишком много чувства и действия, а эта спокойнее, хотелось освободиться от всего второстепенного». Здесь секрет мастерства. Суть сюжета доведена до той грани скупости средств, за которой образ готов превратится в схему. Но Мара, сколько бы ни приближалась, никогда не переступает эту грань.
Одинаковая степень проработки (обобщения) всех планов картины. Здесь в качестве иллюстрации наиболее интересны пейзажи. В них с удивительной лёгкостью решаются все проблемы передачи пространства, воздуха, перспективы, но сохраняется главное – точность в выборе той существенной детали, которая делает каждый план тем, каким он должен быть — дальним, ближним. «Овраг» (1986г.).
Точный отбор деталей. Умение акцентировать именно ту деталь, которая исчерпывает суть образа. Минимальным количеством деталей создаётся образ предельной напряжённости и яркости. Здесь кроется секрет выразительности переносимого на холст объекта, – конкретного (дерево, река, дом, человек, животное) или абстрактного (любовь, ссора, грусть). Уважение к детали заключается в том, чтобы её не замечать. Есть такие детали, которые категорически нельзя замечать, т.к. это сразу делает их значимыми, хотя они ничего не добавляют к сути объекта. Мара словно нехотя, словно случайно, прибавляет к обобщённому образу штрих или пятно и совершает волшебство – делает данный объект безошибочно узнаваемым. Это уже не просто лицо человека, а лицо хорошо известного мне человека. Не просто дворец в парке, а известный мне дворец в известном мне парке («Дорожки в парке», 1979), настолько чётко вымерены интуицией художника общее и деталь, и приведены в гармоническое единство. Если скульптор должен отсечь от камня всё ненужное, то художник должен не взять ненужное. Но что особенно важно, – художник должен ещё что-то добавить, иначе образ не обретёт эстетической законченности. Картина на взгляд зрителя полностью написана, а Мара говорит: «Эту картину ещё надо придумать». Дерево написано круглое, а тень от него треугольная, такова прихоть детали. Деталь, будь то черты человеческого лица или детали стола, пишется Марой очень скупо, но при этом узнаваема, конкретна.
Статичность изображения. Все изображаемые на полотне объекты равно плотные и тяжёлые – и облака, и вода, и человеческое тело, и камни, и листва. Даже динамика этих объектов, даже порывистость запечатлённого движения не преодолевают тотальной неподвижности. Создаётся впечатление, что на полотно перенесено мгновение, остановившееся задолго до того, как художник обратил на него свой взгляд.
Один колорит. Или, вернее, устойчивое, всегда узнаваемое сочетание цветов, преимущественно тёплой гаммы, хотя картины могут быть выполнены в разных цветовых гаммах. Живопись плотная, весомая, насыщенная. При выполнении светотени используется приём мастеров Возрождения, когда свет и тень достигаются добавлением к основному цвету белил или сажи соответственно.
Работа пятном. Мара строит свою живопись от пятна. Линия существует, как граница между пятнами, которая иногда и вовсе исчезает. Можно сказать, что линия в работах Мары Даугавиете доведена до крайней степени мягкости, податливости. И если она вдруг отчётлива, нет сомнения, что ею выражена сущность ключевой детали. От мягкости линии даже в самой плотной композиции сохраняется ощущение воздуха и пространства. Одинаково условная проработка планов, освобождение их от лишних деталей, требующих линейной конкретизации, также способствует ощущению свободы и воздуха.
Перечисленные черты складываются в авторскую систему Мары Даугавиете. Та система и определяет лицо автора, делает его узнаваемым. Живописные полотна складываются в портрет события, которым является многогранная и одухотворённая жизнь мастера.
Искусство — область, где художник имеет право, опираясь только на свои чувственные приоритеты, делать вроде бы необоснованные шаги, принимать на первый взгляд нелогичные решения, заявлять о красоте там, где зритель имеет другое мнение, и наоборот. Да, всякий человек вправе считать что-то красивым, а что-то уродливым, но только художник – мерило гармонии. Только художник призван отбирать из хаоса главное и созидать совершенное. Он — чуткая стрелка, намагниченная гармонией.
Среди многих произведений искусства наиболее дороги зрителю те, за которыми видна личность автора, его характер, пристрастия, отношение к жизни, к людям. Картины Мары Даугавиете в полной мере обладают этим качеством. Искренность – красота естественности. Искренность — смелость художника быть в своих работах самим собой. По сути, это — высокий романтизм. А как сказала Марина Цветаева: романтизм – это душа.
Галина Поповская
05.02.2010